Форум » Гламурная жизнь » Women ! » Ответить
Women !
Tutti: Приближается Новый год . Все женщины мечтают быть красивыми и желанными . Может в этом поможет страничка этого сайта . сайт для жещин . на всякий случай http://www.portal-woman.ru/ Если есть у кого-то замечательные советы и пожелания - страничка к Вашим услугам !
Ответов - 26, стр:
1 2 All
Tutti: В чем встречать Новый 2009 год !?
Ангелина: Tutti пишет: В чем встречать Новый 2009 год !? Холоднова-то будет.
Tutti: Что , кровь не греет ? А так ? или эти
Ангелина: Нет, кровь не греет, так с этим и живу всю жизнь. А так тепло
Серёга: Tutti пишет: В чем встречать Новый 2009 год !? Гы, я тогда буду Голым королем!!!
Tutti: Гы, я тогда буду Голым королем!!! Тогда ищи такую же Королеву . Великолепный Новый год может получиться .
Серёга: Надо у Дедмороза попросить, может одолжит снегурочку!!!
Tutti: Модный прогноз на 2009 год Какие модные тренды будут актуальны в следующем, 2009 году? Стилисты и дизайнеры делают fashion-прогноз для модниц и советуют, на какие тенденции необходимо обратить внимание в первую очередь. См. здесь http://style.passion.ru/l.php/modnyi-prognoz-na-2009-god.htm
Tutti: Что надеть на Новый год? Подобный вопрос задает себе абсолютно каждая женщина в преддверии Нового года, - ведь где бы вы его не встречали, выглядеть всегда хочется потрясающе. См. здесь http://style.passion.ru/l.php/chto-nadet-na-novyi-god.htm
Серёга: Мдя!
Jenny: Ангелина, посылаю вам статью. «Для меня певицы Пугачевой не существует» Андрей АРХАНГЕЛЬСКИЙ В этом году исполняется 10 лет с момента появления певицы Земфиры. В апреле к этому делу приурочен большой концерт в Москве, а на этой неделе выходит в прокат документальный фильм о Земфире, снятый Ренатой Литвиновой. Между прочим, первая столичная публикация о Земфире — в 1998 году — вышла именно в «Огоньке», но интервью певица нашему журналу еще ни разу не давала. Накануне юбилея «Огонек» решил исправить это недоразумение За последние два года вы не появились ни в одном телешоу, ни разу не спели в телевизоре и даже на коньках не покатались. Хотя сейчас считается, что без телевизора артист мертв. Это сознательная стратегия или это вы просто такую личную неприязнь испытываете? А почему «или»? Моя стратегия и мое личное отношение совпадают. Это одно и то же. Тут нет противопоставления. Это счастье. Такое сегодня могут себе позволить сказать в России полтора человека. Конечно, я в некотором смысле идеалист и предполагаю, что если человек пишет хорошие песни, то этого достаточно. Это, конечно, вопрос, насколько мне хватит сил и терпения на такое отношение. Пока хватает. Но с трудом представляю ситуацию, когда отчаявшись от невостребованности я пойду в телевизор. Но зарекаться не хотелось бы. Но вы правы—это и протест негласный. Да, я осознаю, что телевизор диктует сегодняшние правила игры. Но не понимаю, почему я должна кататься на коньках, если я занимаюсь музыкой? Ходить на каток, чтобы больше народу пришло послушать мои песни, мне кажется бессмысленным. Проституцией в каком-то смысле. Мне кажется, что вы в каком-то смысле и поломали эти правила игры. Показали, что в России можно и ПО-ДРУГОМУ: петь, жить. Появится ли в России альтернативная массовая культура—со своими лейблами, клубами, героями, со своими представлениями о культурной норме? Да она уже существует. Не знаю, скажут ли вам что-то названия групп—кстати, мне они тоже мало что говорят—«Психея», «Аматори», «Седьмая раса», но поскольку я сижу в интернете, я вижу огромное количество фанатских сайтов, премии какие-то, награды собственные вручают. Своя публика—это как раз уже новое поколение, которое не смотрит телевизор, презрительно относится к так называемой официальной культуре. Им вполне хватает своей. Но пока монопольное право—у официальной поп-культуры. Есть огромная культура по имени Пугачева, которая ветвится, клонируется и так далее. Есть культура, условно говоря, по имени Петросян. Вопрос в том, как этой культуре противостоять? Прежде всего не нужно ей противостоять. Мне кажется, самое продуктивное—игнорировать. Для меня, например, певицы Пугачевой не существует. Я никогда не слышала ее живьем. Я не слушала в детстве ее пластинки. Я не кривлю душой, меня никогда это все не трогало—все эти песни типа «Арлекино» или «Айсберг». Сейчас эти песни возвращаются, как, кстати, и все, что под маркой «сделано в СССР»: фильмы, передачи. Происходит гламуризация совка, причем акцент делается на том, как там тепло было, уютно. А проблема отсутствия творческой свободы как бы уже и не обсуждается, не представляется хоть сколько-нибудь важной. Это показательно: свобода для русского артиста никогда не была фундаментальной ценностью. Нужно смотреть правде в лицо. Культура советских времен—она оставила отличный багаж? Были хорошие песни? Актеры? Конечно, оставила, конечно, были. Почему мы к ним возвращаемся? Потому что, вероятно, ничего равного по таланту за последние десять—пятнадцать лет не было создано. Потому что в стране сегодня существуют три популярных композитора—Матвиенко, Меладзе, ну и, предположим, Виктор Дробыш. Ну еще Фадеев. Они все взаимозаменяемые. И эти три с половиной композитора обслуживают сотни артистов. То есть разнообразия композиторов, как ни странно, еще меньше, чем в СССР. Сто первую песню написать, по себе сужу, гораздо сложнее, чем первую. А им приходится писать для такого количества артистов, что им не избежать повторов. И удач, ярких мелодий все меньше и меньше. Старые песни по запоминаемости, душевности и напевности выигрывают у этих. Вы считаете, что происходит идеализация того времени? А может, это просто нормальная ностальгия—по материалу? Но ведь мы живем в другое время, в другой стране. У каждого времени должны быть свои песни, не так ли? В 1990-е годы появились Лагутенко, Земфира, Шнуров, которые описывали свое время. А за последние восемь лет новых звезд такого—всероссийского масштаба—не появилось. Ни одной. Только «Фабрика звезд». Тут есть и парадокс. Дело в том, что в значительной степени, например, моему появлению и в решающей степени к появлению «Фабрики звезд» приложил руку один и тот же человек—Константин Эрнст. На этом примере забавно проследить за трансформацией его вкусов. В 90-е годы—и в нынешнее время. Вот и все. Потому что я помню нашу первую встречу с Костей, с каким неподдельным энтузиазмом он занимался мной, другими—ему все это очень нравилось. И тот же Эрнст насадил в 2000-е семь выпусков «Фабрики звезд». Ваши песни социальны, что резко отличает вас от других артистов. Вот и в новом альбоме есть странная фраза—в песне «Господа»: «Господа, вам достался противник безбашенный молитвами вашими». Это о настроениях в бизнес-сообществе? О той парадоксальной ситуации, которая сложилась сегодня: когда чем больше у тебя денег, тем меньше уверенности в завтрашнем дне? Я бы не хотела конкретизировать, это вполне универсальная песня. Ситуация, которую описывает эта песня, может быть связана и с бизнесом, и с личными отношениями, и с государством—неважно. Что касается социальности, то это нормально: я живой человек, я не в норе живу, не в замке. Я сталкиваюсь ежедневно с продавщицами, с водителями, с официантами, с журналистами. Социальность песни я понимаю как комплимент. Значит, где-то я верно угадала, верно реагирую, точна в своих наблюдениях. С журналистами понятно. А вот, допустим, продавщицы, официанты: от общения с ними вы узнаете что-то новое о мире? От неожиданной встречи ведь получаешь порой больше пищи для эмоций, наблюдений, чем от предсказуемого общения. Я не предполагаю заранее, что может выйти из той или иной встречи. Мне нравятся стюардессы. Я очень люблю общаться с медсестрами. Не знаю, почему—с младшим медперсоналом я сразу нахожу общий язык. Мне даже приятнее и проще общаться с людьми незатейливыми. Мне нравится показывать им, что мы одинаковы, демонстрировать им свою заинтересованность. Может, это оттого, что они меньше лицемерят, более правдивы? Да, они в отличие от публичных людей менее корыстны. Шнур рассказывал, что в подъезде у него жил прекрасный бомж, у которого он многое перенял для своей творческой манеры. Это заявление не красит Шнура. Музыке я все-таки предпочитаю учиться у музыкантов. И никакой бомж не повлияет на мои вкусы, как повлияла группа «Битлз». Ну, о’кей: возможно, я просто, не умею подсматривать, не умею перенимать чужие манеры… У меня тоже жил в подъезде бомж: он приехал по мою душу из Украины. И жил у меня между 6-м и 7-м этажом. Звонил в дверь в три ночи, будил соседей, те вызывали милицию. Милиция забирала его, он кричал: «Я творческая личность с Украины, приехал к певице Земфире!» Из-за него портились мои отношения с соседями. Я этого не люблю. Вам не хотелось бы знать соседей? Чтобы они не замечали вас, да? Нет. Мне хотелось бы им не мешать. Я считаю себя хорошим соседом, я живу достаточно тихо. Если мне нужно заняться музыкой, я ухожу в звукоизолированную комнату. Мне вообще не нравится обременять людей, причинять им неудобства. В данном случае раздражение было связано с тем, что бомж настраивал соседей против меня—мне он не особенно мешал. Отчасти встреча с такими типами даже прекрасна: другой опыт, жизнь другая. Так называемый «нормальный человек» сейчас почти лишен личных свойств, в нем все сформировано телевизором и рекламой. А вот отбросы общества тем и интересны, что они не испорчены этим обезличиванием. Мне кажется, в этой среде сегодня можно найти какую-то глубину... Безусловно. Даже если мы с вами сейчас пойдем на помойку, совершенно точно встретим там людей более цельных, с настоящими биографиями, сумасшедшими. И в противовес этому— персонажи светских журналов, с придуманными историями. Но для того чтобы это понять, не нужно ни читать журналов, ни ходить на помойки—это и так понятно. (В кафе шумит какой-то аппарат.) Мы прямо возле соковыжималки сели… Это еще ничего. Обычно в кафе гремит не переставая какая-нибудь музыка—это бесит гораздо сильнее. Не сама музыка даже, а уровень громкости. Это просто московское бедствие… Я только что проехала по провинции, там ситуация еще хуже. Музыка звучит в кафе, в гостиницах, в лифтах. Она звучит с запредельной, оглушающей громкостью. Услышать друг друга можно, только если вот так— КРИЧА-А-АТЬ, тогда бу-дем-друг-друга-слы-шать!!! Но все равно особо не поговоришь—громкость не дает тебе сосредоточиться, мысли ускользают. Мне кажется, что таким образом периферию просто вырубают, чтобы они не думали. А играет в основном… ну… полный шлак. Есть философское объяснение этому: человека современного более всего пугает тишина. Выруби вдруг этот звуковой фон повсюду в городе — и человек вдруг обнаружит в себе тотальную пустоту, полную ничтожность. Фактически он исчезнет как личность. Да-да-да, это фобия такая. Социальная болезнь. Мы это как раз обсуждали с ребятами из группы. Причем поначалу мы этот шум воспринимали как легкое наваждение, шутили: отовсюду гремит, непонятные песни, певицы—с художественной точки зрения полное г… К концу второй недели лично у меня начались приступы агрессии, потому что я больше не могла это выносить. Я вернулась в Москву, купила айпод, чтобы скрываться от этого шума. Я думаю, тут фокус вот в чем: нас так много, с одной стороны, а с другой—мы становимся все более одинокими. Отсюда и всякого рода сайты типа Одноклассники.ру, которые поддерживают иллюзию общения, общности… Точно такую же иллюзию поддерживает и музыка: вот она гремит и как будто жизнь идет, большие скорости, большие громкости—вроде бы все в норме, да? Или вот ток-шоу. Сейчас приглашают в студию восемьдесят четыре гостя, еще столько же зрителей. Все это раздувается, раздувается, вот это многоголосие поддерживается, а между тем ведь в основе этих ток-шоу—диалог двух людей. Самая естественная и совершенная форма общения. У вас есть новая песня с разошедшимся уже на цитаты рефреном «музыка сдохла». Это на самом деле речь не о музыке даже, а о том, что называют ситуацией «посткультуры»: когда у человека мало-мальски творческого нет ни моральных, ни материальных сил создавать новое, просто физической энергии, драйва. Сужу по себе: я, например, перестал нуждаться в какой-либо музыке, а раньше жить без нее не мог. Я с вами не соглашусь. Я продолжаю испытывать потребность в хорошей музыке, мелодиях, в каком бы я состоянии ни находилась. Мелодии были и будут новые. Они появляются уже пять-шесть веков… Ну, допустим, Бах все это систематизировал, но до Баха тоже существовала музыка. Просто не была записана. Психологи утверждают, что Баха и Моцарта способны понимать, воспринимать только люди, живущие в гармонии с собой. Вы вот, например, понимаете, грубо говоря, О ЧЕМ Бах? О чем Моцарт? Что значит «понимаю»?.. Это слово если и применимо, то только к Баху. Бах—это мозги. Бах—это для головы. Он систематизировал музыку, взял и написал букварь. Два с половиной века люди этот букварь читают. А Моцарт был чуть ли не идиотом, в смысле головы, но гением. Моцарт—это как раз отсутствие мозга. Музыкальную мысль он выражает настолько просто и точно, что у тебя начинают течь слезы. Я в детстве не любила Моцарта, потому что мне казалось, что это настолько незатейливо, что дальше некуда. Потом выросла и поняла что… Моцарта понимать не надо. А я вот Баха, например, не понимаю. Не понимаю, зачем это все надо? Да вы счастливчик. Поймете лет в пятьдесят Баха—сколько радости будет. А что вы читаете? Я в расстройстве страшном по поводу литературы, читаю намного меньше, чем лет 10 назад. Заставляю себя читать, как правило, на гастролях. Вот летала недавно в Израиль, выбирала между Довлатовым и Гоголем. Угадайте, что выбрала? Довлатова. Гоголя. Сборник состоял наполовину из критических заметок современников. После премьеры «Ревизора» был успех, а Гоголь трактовал его как провал. Классику читаю, да. А когда пытаюсь вникнуть в современную литературу, меня поджидает засада. Я не ориентируюсь в авторах, и их так много… Раньше за книжками надо было бегать, поневоле ощущал их ценность, эти подписки, собрание сочинений Маяковского получил— радуешься. А Окуджава, Высоцкий имели на вас влияние? Нет. Дома их не слушали. Мы ведь все зависим от среды. А мои родители—националы. Мама до сих пор ходит на концерты татарской музыки раз в неделю. А отец не ходит уже ни на какие концерты. А старший брат слушал Black Sabbath, AC/DC, Led Zeppelin… У меня просто не было шансов услышать Высоцкого в детстве. Когда я сама стала выбирать, выбрала Агузарову, русский рок. Я была их стопроцентным клиентом. Был у нас в Уфе рок-клуб, ходила на все концерты. Ездила в Ленинградский рок-клуб, на Рубинштейна, 13. Стали ли люди свободнее за последние годы, по вашим ощущениям? Не сказала бы, что свободнее. Наверное, более защищенными—об этом можно говорить. Но защищенность и свобода—разные ощущения. Наоборот: власть укрепила свои позиции—свободы в широком смысле становится меньше. Согласитесь, вот это поколение, с одной стороны, выросло на ваших свободолюбивых песнях, но при этом оказалось весьма аполитичным, а оттого беспомощным в отношениях с жизнью. Я о 20-летних. У меня два племянника, им по 18 лет. Я могу рассуждать на эту тему. Они не то чтобы аполитичные—они просто инфантильны. Один торчит в онлайн-игрушке, в которую играют 8 миллионов людей по всему миру. Очень часто живет в виртуальном мире: чуть что в реальном не получилось—сбегает туда. Хочет уехать из России, она ему неинтересна. «Кем ты хочешь быть?»—«Хочу играть на гитаре». Целей у них внятных нет в жизни. Я не знаю, с чем это связано. Сложное поколение. Разобщенное. Я разбираюсь в них, но пока не могу понять. А у вас лично понятие «свобода» с чем ассоциируется? Вещественное ощущение? Образ свободы? Образ? Скорее не со свободой, а с ограничением ее связано. С образом вахтера, потому что меня никогда никуда не впускают. Всех впускают, а меня нет. С охранниками, вахтерами у меня вечные конфликты. Для меня эти люди—символ ограничения свободы. Классовая ненависть? Не внушаю доверия. Подсознательно, еще до всяких слов. Возможно, что-то они во мне такое видят. И я, в свою очередь. На уровне глаз. Что-то в этом есть.
Ангелина: Дженни, спасибо. Честно говоря, не смогла дочитать до конца. Очень тяжело читается и ощущение от интервью не очень приятное. Сложное.
Jenny: Исчезновение Михаил Жванецкий Ктому, что в нашей стране исчезают отдельные люди, мы уже привыкли. Но у нас внезапно исчезло целое поколение. Мы делаем вид, что ничего не случилось. Пропадают женщины. Пропадают женщины после пятидесяти. Они исчезли с экранов, они не ходят в кино, они не появляются в театрах. Они не ездят за границу. Они не плавают в море. Где они? Их держат в больницах, в продовольственных лавках и на базарах и в квартирах. Они беззащитны. Они не выходят из дому. Они исчезли. Они не нужны. Как инвалиды. Целое поколение ушло из жизни, и никто не спрашивает, где оно. Мы кричим: «Дети — наше будущее»! Нет. Не дети. Они — наше будущее. Вот что с нами произойдет. Всю карьеру, всю рекламу мы строим на юных женских телах и на этом мы потеряли миллионы светлых седых голов. Почему?! Как девицам не страшно? Это же их будущее прячется от глаз прохожих. Много выпало на долю этих женщин. Дикие очереди, безграмотные аборты, тесные сапоги, прожженные рукавицы. И сейчас их снова затолкали глянцевые попки, фарфоровые ляжки, цветные стеклянные глаза. Юное тело крупным шепотом: «Неужели я этого недостойна?» Ты-то достойна… Мы этого недостойны. Мы достойны лучшего. Мир мечты заполнили одноразовые женщины, которых меняют, как шприцы. Поддутые груди, накачанные губы, фабричные глаза. Все это тривиально-виртуальное половое возбуждение, от которого рождается только визит к врачу. Вы представляете стихи об этой любви? Мы изгнали тех, кто дает стиль, моду, вкус к красоте, изящной словесности, кто делает политиков, кто сохраняет жизнь мужей. На них кричат в больницах: «Вы кто — врач?» «Я не врач, — говорит она тихо. — Но я борюсь за жизнь своего мужа, больше некому в этой стране». Они — эти женщины — сохраняют для нас наших гениев. Потеряем их — уйдут и их мужья, люди конкретного результата. Останутся трескучие и бессмысленные политики и несколько олигархов, личная жизнь которых уже никого не интересует. Они ее вручают в совершенно чужие руки. Вопрос только в том, станет ли иностранная медсестра за большие деньги временно любящей женой. Конечно, в редкий и короткий период телевизионного полового возбуждения мы прощаем все очаровательным ягодицам, даже их головки, их песенки, их всяческие бедрышки, их гордость: «Мой муж тоже модель...» Они правильно, они верно торопятся. В тридцать лет останутся только ноги, в сорок — глаза, в сорок пять уплывет талия, в пятьдесят всплывут отдельные авторши отдельных женских детективов, в пятьдесят пять — борцы за присутствие женщин в политике, а в шестьдесят исчезнут все. Хотя именно эти исчезнувшие женщины создают королей и полководцев. Они второй ряд в политике. А второй ряд в политике — главный. Они оценивают юмор, живопись, архитектуру и все сокровища мира, а значит, и оплачивают их через своих мужей. Я этим летом на одном благотворительном концерте увидел их. Я увидел исчезнувшее в России племя, племя пожилых дам — стройных, красивых, в легких шубках и тонких туфлях — и их мужчин, чуть постарше. Это была толпа 60, 65, 70, 80, 85-летних. Они хохотали и аплодировали, они танцевали и играли в карты. Они заполняли огромный зал с раздвижной крышей. Это были не олигархи, не министры, не короли. Это были женщины, лица которых составляют герб Франции.
Jenny: Фаина Раневская Сергей Грачев " Аргументы И Факты" Статья: Фаина Раневская: <Сняться в плохом фильме - все равно что плюнуть в вечность> Агент национальной безопасности ФАИНЕ Георгиевне уже присвоили звание народной артистки СССР, когда ею заинтересовался Комитет государственной безопасности и лично начальник контрразведки всего Советского Союза генерал-лейтенант Олег Грибанов. Будучи человеком чрезвычайно занятым, Грибанов на встречу с Раневской послал молодого опера по фамилии Коршунов. Планировалась, как тогда говорили чекисты, моментальная вербовка в лоб. Коршунов начал вербовочную беседу издалека. И о классовой борьбе на международной арене, и о происках иноразведок на территории СССР. Процитировал пару абзацев из новой хрущевской Программы КПСС, особо давил на то, что нынешнее поколение советских людей должно будет жить при коммунизме, да вот только проклятые наймиты империализма в лице секретных служб иностранных держав пытаются подставить подножку нашему народу. Невзначай напомнил также и о долге каждого советского гражданина, независимо от его профессиональной принадлежности, оказывать посильную помощь в их ратном труде по защите завоеваний социализма. Вслушиваясь в страстный монолог молодого опера, Раневская прикидывала, как ей элегантней и артистичней уйти от предложения, которое должно было последовать в заключение пламенной речи. Фаина Георгиевна закуривает очередную 'беломорину', хитро прищуривается и спокойнейшим голосом говорит: 'Мне с вами, молодой человек, все понятно... Как, впрочем, и со мной тоже... Сразу, без лишних слов, заявляю: я давно ждала этого момента, когда органы оценят меня по достоинству и предложат сотрудничать! Я лично давно к этому готова - разоблачать происки ненавистных мне империалистических выползней... Можно сказать, что это моя мечта с детства. Но... Есть одно маленькое 'но'! Во-первых, я живу в коммунальной квартире, а во-вторых, что важнее, я громко разговариваю во сне. Представьте: вы даете мне секретное задание, и я, будучи человеком обязательным и ответственным, денно и нощно обдумываю, как лучше его выполнить, а мыслительные процессы, как вы, конечно, знаете из психологии, в голове интеллектуалов происходят беспрерывно - и днем и ночью. И вдруг ночью, во сне, я начинаю сама с собой обсуждать способы выполнения вашего задания. Называть фамилии, имена и клички объектов, явки, пароли, время встреч и прочее... А вокруг меня соседи, которые неотступно следят за мной вот уже на протяжении многих лет. Они же у меня под дверью круглосуточно, как сторожевые псы, лежат, чтобы услышать, о чем и с кем это Раневская там по телефону говорит! И что? Я, вместо того чтобы принести свою помощь на алтарь органов госбезопасности, предаю вас! Я пробалтываюсь, потому что громко говорю во сне... Нет-нет, я просто кричу обо всем, что у меня в голове. Я говорю вам о своих недостатках заранее и честно. Ведь между нами, коллегами, не должно быть недомолвок, как вы считаете?' Страстный и сценически искренний монолог Раневской произвел на Коршунова неизгладимое впечатление, с явки он ушел подавленный и напрочь разбитый железными аргументами кандидатки в агенты национальной безопасности. Доложив о состоявшейся вербовочной беседе Грибанову, он в заключение доклада сказал: - Баба согласна работать на нас, я это нутром чувствую, Олег Михайлович! Но... Есть объективные сложности, выражающиеся в особенностях ее ночной физиологии. - Что еще за особенности? - спросил Грибанов. - Мочится в постель, что ли? - Нет-нет! Громко разговаривает во сне... Да и потом, Олег Михайлович, как-то несолидно получается... Негоже все-таки нашей прославленной народной артистке занимать комнату в коммунальной квартире. После этой истории Фаина Георгиевна получила-таки отдельную квартиру, но работать на КГБ отказалась. Поклонникам актрисы так и не довелось услышать о Раневской как об агенте национальной безопасности, равно как никто никогда так и не назвал Фаину Георгиевну матерью и женой. Счастливая мать и жена РАНЕВСКАЯ, пожалуй, единственная всемирно известная актриса, которой не приписывают ни одного бурного романа. У нее были поклонники, но не более того. Одни рассказывают, что особые чувства Раневская питала к маршалу Федору Толбухину, другие твердят о слабости актрисы к женскому полу, в частности к Анне Ахматовой и Павле Вульф. Как бы то ни было, Фаина Георгиевна практически всю свою жизнь оставалась космически одинока. Она ни разу не была замужем. 'Все, кто меня любили, - сказала она однажды, - не нравились мне. А кого я любила - не любили меня. Кто бы знал мое одиночество? Будь он проклят, этот самый талант, сделавший меня несчастной...' Фаина Георгиевна не раз повторяла, что не была счастлива в любви: 'Моя внешность испортила мне личную жизнь'. Раневская не ждала взаимности - она ждала, что когда-нибудь сердце ее успокоится, закончится бесполезный бунт против самой себя. Кажется, не дождалась. Однажды во время одной из репетиций Раневская своими придирками довела до слез молодую актрису. В тот же вечер Фаина Георгиевна позвонила ей с извинениями, которые потрясали величественной откровенностью: 'Я так одинока, все мои друзья умерли, вся моя жизнь - работа... Я вдруг позавидовала вам. Позавидовала той легкости, с какой вы работаете, и на мгновение возненавидела вас. А я работаю трудно, меня преследует страх перед сценой, будущей публикой, даже перед партнерами. Я не капризничаю, девочка, я боюсь. Это не от гордыни. Не провала, не неуспеха я боюсь - как вам объяснить? - это ведь моя жизнь, и как страшно неправильно распорядиться ею'. По признанию самой актрисы, всю свою жизнь она прожила с театрами, и ни с одним из них не была счастлива. У нее не было детей. Все свои беременности Раневская обрывала абортом. Возможно, все оттого, что Фаина Георгиевна сама была ребенком. Мудрым ребенком. Близкая подруга актрисы Анна Ахматова говорила: 'Фаина, Вам 11 и никогда не будет 12!' Раневская любила приблудную дворняжку Мальчика так, как могла бы любить своего единственного ребенка, если бы он у нее был. Однажды Фаина Георгиевна даже отказалась ложиться в больницу, потому что боялась, что Мальчику будет без нее плохо. 'Если человек зимой в холод не подобрал бродячую псину, человек этот дрянь, способный на всякую подлость. И я не ошибаюсь', - говорила она. Раневская часто оставляла приоткрытой дверь на лестницу, чтобы ее пес Мальчик мог свободно гулять. Таким образом как-то раз 'ушла гулять' каракулевая шуба артистки. Нанятая недавно домработница быстро поняла, какие возможности дает работа у Раневской, и унесла из квартиры шубу и вазочку из хрусталя. Обнаружив пропажу, Раневская записала: 'Пальто украли, а я к нему зря купила туфли'. К материальным благам актриса относилась в высшей степени философски. Скупердяйка МНОГИЕ современники Фаины Георгиевны знали ее как вспыльчивого, порой капризного, часто язвительного человека. Но никто и никогда не знал ее скупердяйкой и жадиной. О доброте и щедрости Раневской до сих пор многие вспоминают со слезами на глазах. Говорили, что любой бедный человек мог подсесть к ней в транспорте и, попросив денег, тут же их получить. Ей должны были все актеры, и о долгах этих она никогда не вспоминала. При этом Фаина Раневская жила очень скромно. Единственная роскошь, которую она себе позволяла, - это, нежась в ванне, пить чай из самовара. Раневская всю жизнь спала на узенькой тахте. Приобретенную однажды шикарную двуспальную кровать подарила на свадьбу своей домработнице Лизе. Фаина Георгиевна, как могла, всячески старалась преодолеть быт. Уборка, еда, одежда - все это было для нее тяжким испытанием. У Раневской часто сменялись домработницы. Они были ее бесконечным кошмаром. Приходили в дом, как завоеватели, и уходили, как мародеры с поля боя. Лиза была, пожалуй, самой яркой из них. - Что сегодня на обед? - интересуется Фаина Георгиевна у Лизы, когда та возвращается из магазина. - Детское мыло и папиросы купила. - А что к обеду? - Вы очень полная, вам не надо обедать, лучше в ванне купайтесь. - А где сто рублей? - Ну вот детское мыло, папиросы купила. - Ну а еще? - Да что вам считать! Деньги от дьявола, о душе надо думать. Еще зубную пасту купила. - У меня есть зубная паста. - Я в запас, скоро ничего не будет, ей-богу, тут конец света на носу, а вы сдачи спрашиваете. Фаина Георгиевна позволяла себя обманывать и обкрадывать, философски считая, что кому-то, возможно, ее материальные блага нужнее. Лиза бесконечное количество раз прощалась и вновь пользовалась добротой своей хозяйки. Так, однажды в гости к Раневской пришла Любовь Орлова в шикарной норковой шубе. Домработница актрисы, одержимая страстью найти себе спутника жизни, упросила Фаину Георгиевну, пока Орлова у нее в гостях, разрешить надеть эту шубу, чтобы произвести впечатление на очередного поклонника. Раневская разрешила, в чем потом горько раскаялась, поскольку Лизавета прогуляла аж три часа, а Любовь Орлова так и не поняла, почему Фаина Георгиевна столь настойчиво уговаривала ее посидеть еще. Раневской деньги нужны были главным образом для того, чтобы отдавать их другим. Она не просто любила делать подарки, она не могла без этого жить. Дарить - это было основное качество Фаины Георгиевны. 'Мне непонятно всегда было: люди стыдятся бедности и не стыдятся богатства', - говорила великая актриса. Она так и не научилась извлекать выгоду. 'У меня хватило ума глупо прожить жизнь', - как-то записала она. Из записной книжки ...Третий час ночи... Знаю, не засну, буду думать, где достать деньги, чтобы отдохнуть во время отпуска мне, и не одной, а с П. Л. (Павлой Леонтьевной Вульф). Перерыла все бумаги, обшарила все карманы и не нашла ничего похожего на денежные знаки... 48-й год, 30 мая Крылатые фразы Оптимизм - это недостаток информации. Есть люди, в которых живет Бог, есть люди, в которых живет дьявол, есть люди, в которых живут только глисты.
Jenny: Марина Неелова: "Страшно отомстила" - Помню, когда снимался телефильм о Раневской, ее спросили: "Почему вы так часто меняете театры, почему не задерживаетесь ни в одном из них?" Фаина Георгиевна сделала лукавое лицо: "Я искала святое искусство". - "Нашли?" - "Нашла!" - "И где же?" - В Третьяковской галерее! - возвысив голос, торжественно произнесла Раневская. У нее была стена, сплошь увешанная фотографиями, приколотыми иглами для внутривенных вливаний - Уланова, Шостакович, Пастернак Ахматова, Цветаева... Я спросила: "Как же так - столько замечательных людей прошли через вашу жизнь, почему вы ничего не напишете?" "Я, деточка, написала. Но потом перечитала Толстого, поняла, что он написал лучше, и свои заметки порвала". "Как вам идет этот халат!" - похвалила я как-то ее наряд. "Деточка, что же мне сейчас может идти, кроме гробовой доски?!" Я продолжала настаивать на своем. Тогда Раневская сказала: "Я поняла, что такое халатное отношение. Это когда встречаешь гостя в халате". Комическое и трагическое переплеталось в ней и на сцене, и в жизни. Хорошо помню ее слова: - Деточка, я так одинока! Все мои друзья уже ушли. Даже Бирман, а уж от него я этого не ожидала. Прошло столько лет, мы забываем, как назывался фильм, в чем там сюжет, но прекрасно помним, как там сидела она, играя тапершу с папироской - трагически и смешно, так, что хотелось смеяться и плакать. Когда я уходила из ее квартиры, то должна была проверить свои карманы, потому что она норовила засунуть тебе духи, салфеточки. У Фаины Георгиевны была потребность делиться. Дверь в ее квартиру была открыта днем и ночью. Этим пользовались "добрые люди". Однажды ей позвонил молодой человек, сказав, что работает над дипломом о Пушкине. На эту тему Раневская была готова говорить всегда. Он стал приходить чуть ли не каждый день. Приходил с пустым портфелем, а уходил с тяжеленным. Вынес половину библиотеки. Она знала об этом. "И вы никак не реагировали?" "Почему? Я ему страшно отомстила!" - "Как же?" - "Когда он в очередной раз ко мне пришел, я своим голосом в домофон сказала: "Раневской нет дома". Однажды, получив в театре деньги, Фаина Георгиевна поехала к вернувшейся из эмиграции Марине Цветаевой. Зарплата была выдана пачкой, Раневская думала, что сейчас она ее разделит, а Марина Ивановна, не поняв, взяла всю пачку и сказала: "Спасибо, Фаина! Я тебе очень благодарна, мы сможем жить на эти деньги целый месяц". Тогда Раневская пошла и продала свое колечко. Вспоминая об этом, Фаина Георгиевна говорила: "Как я счастлива, что не успела тогда поделить пачку!"
Jenny: В своей автобиографической книге, от которой остались клочки, Раневская вспоминала: «В трудные годы гражданской войны в Крыму я, уже актриса, жила в семье, приютившей меня, учительницы моей и друга, прекрасной актрисы и человека Павлы Леонтьевны Вульф. Я не уверена в том, что все мы выжили бы (а было нас четверо), если бы о нас не заботился Макс Волошин. С утра он появлялся с рюкзаком за спиной. В рюкзаке находились завернутые в газету маленькие рыбешки, называвшиеся комсой. Был там и хлеб, если это месиво можно было назвать хлебом. Была и бутылочка с касторовым маслом, с трудом раздобытая им в аптеке. Рыбешек жарили в касторке. Это издавало такой страшный запах, что я, теряя сознание от голода, все же бежала от этих касторовых рыбок в соседский двор. Помню, как он огорчался этим. И искал иные возможности меня покормить». http://kuking.net/10_944.htm Как-то, когда Раневская еще жила в одной квартире с Вульфами, а маленький Алеша ночью капризничал и не засыпал, Павла Леонтьевна предложила: — Может, я ему что-нибудь спою? — Ну зачем же так сразу, — возразила Раневская. — Давай еще попробуем по-хорошему. Однажды домработница сварила курицу вместе с требухой. Есть было нельзя, курицу надо бы выбросить. Раневская расстроилась: — Но ведь для чего-то она родилась! чтиво ОЛЬГА АРОСЕВА: «Однажды я спросила Раневскую, много ли она курит. «Ну как тебе сказать, — задумалась Фаина Георгиевна. — Когда чищу зубы с этой стороны, я папиросу сюда перекладываю, когда с этой — сюда. Много это или мало?» Раневская выступала на одном из литературно-театральных вечеров. Во время обсуждения девушка лет шестнадцати спросила: — Фаина Георгиевна, что такое любовь? Раневская подумала и сказала: —Забыла. А через секунду добавила: — Но помню, что это что-то очень приятное. На том же вечере Раневскую спросили: — Какие, по вашему мнению, женщины склонны к большей верности — брюнетки или блондинки? Не задумываясь она ответила: — Седые! — Вы не поверите, Фаина Георгиевна, но меня еще не целовал никто, кроме жениха. — Это вы хвастаете, милочка, или жалуетесь? Великая русская актриса Александра Яблочкина пребывала в девицах до старости. Как-то она спросила у Раневской, как, собственно, занимаются любовью. После подробного рассказа Раневской Яблочкина воскликнула: — Боже! И это все без наркоза!!! Однажды Раневская спросила Ахматову: — Кто муж овцы? Ахматова сказала: — Баран, так что завидовать нечему. Жемчуг, который я буду носить в первом акте, должен быть настоящим, -- требует капризная молодая актриса. - Все будет настоящим, -успокаивает ее Раневская. - Все: и жемчуг в первом действии,и яд в последнем. -- Бог мой, как прошмыгнула жизнь, я даже никогда не слышала, как поют соловьи. -- Когда я умру, похороните меня и на памятнике напишите: "Умерла от отвращения". -- Старость, -- говорила Раневская, -- это время, когда свечи на именинном пироге обходятся дороже самого пирога, а половина мочи идет на анализы. -- Оптимизм -- это недостаток информации. Раневская и Марецкая идут по Тверской. Раневская говорит: -- Тот слепой, которому ты подала монетку, не притвора, он действительно не видит. -- Почему ты так решила? -- Он же сказал тебе: "Спасибо, красотка!" -- Я была вчера в театре, -- рассказывала Раневская. -- Актеры играли так плохо, особенно Дездемона, что когда Отелло душил ее, то публика очень долго аплодировала. Как-то раз Раневскую остановил в Доме актера один поэт, занимающий руководящий пост в Союзе писателей. -- Здравствуйте, Фаина Георгиевна! Как ваши дела? -- Очень хорошо, что вы спросили. Хоть кому-то интересно, как я живу! Давайте отойдем в сторонку, и я вам с удовольствием обо всем расскажу. -- Нет-нет, извините, но я очень спешу. Мне, знаете ли, надо еще на заседание... -- Но вам же интересно, как я живу! Что же вы сразу убегаете, вы послушайте. Тем более, что я вас не задержу надолго, минут сорок, не больше. Руководящий поэт начал спасаться бегством. -- Зачем же тогда спрашивать, как я живу?! -- крикнула ему вслед Раневская. В купе вагона назойливая попутчица пытается разговорить Раневскую, -- Позвольте же вам представиться. Я -- Смирнова. -- А я -- нет. -- Вы слышали, как не повезло писателю N.? -- спросили у Раневской. -- Нет, а что с ним случилось? -- Он упал и сломал правую ногу. -- Действительно, не повезло. Чем же он теперь будет писать? -- посочувствовала Фаина Георгиевна. Раневская с подругой оказались в деревне. -- Смотри, какая красивая лошадь! -- Это не лошадь, а свинья! -- Да? А почему у нее рога? Раневская стояла в своей грим-уборной совершенно голая. И курила. Вдруг к ней без стука вошел директор-распорядитель театра имени Моссовета Валентин Школьников. И ошарашенно замер. Фаина Георгиевна спокойно спросила: -- Вас не шокирует, что я курю? Раневская вспоминала, что в доме отдыха, где она недавно была, объявили конкурс на самый короткий рассказ. Тема -- любовь, но есть четыре условия: 1) в рассказе должна быть упомянута королева; 2) упомянут Бог; 3) чтобы было немного секса; 4) присутствовала тайна. Первую премию получил рассказ размером в одну фразу: "О, Боже, -- воскликнула королева. -- Я, кажется, беременна и неизвестно от кого!" -- Что это у вас, Фаина Георгиевна, глаза воспалены? -- Вчера отправилась на премьеру, а передо мной уселась необычно крупная женщина. Пришлось весь спектакль смотреть через дырочку от сережки в ее ухе. -- Сегодня я убила пять мух, -- сказала Раневская. - Двух самцов и трех самок. -- Как вы это определили? -- Две сидели на пивной бутылке, а три на зеркале. -- Фуфа! -- будит Раневскую эрзац-внук. -- Мне кажется, где-то пищит мышь... -- Ну и что ты хочешь от меня? Чтобы я пошла ее смазать? Тверской бульвар. Какой-то прохожий подходит к Раневской и спрашивает: -- Сударыня, не могли бы вы разменять мне сто долларов? -- Увы! Но благодарю за комплимент! К биографии предлагаемых ей кур Раневская была небезразлична. Как-то в ресторане ей подали цыпленка-табака. Фаина Георгиевна отодвинула тарелку: -- Не буду есть. У него такой вид, как будто его сейчас будут любить. Раневская не упускала случая ошарашить собеседника совершенно неожиданной реакцией. -- Посмотрите, Фаина Георгиевна! В вашем пиве плавает муха! -- во весь голос закричала соседка по столу. -- Всего одна, милочка. Ну сколько она может выпить?! -- спокойно ответила Раневская.
Jenny: «Если бы я был пришельцем, по голосу Баскова я бы сразу понял всё про последние 15 лет существования страны» Андрей Архангельский: У Баскова нет души 14 мая 2009, 10:01 Присвоение певцу Николаю Баскову звания народного артиста России есть продолжение 150-летней политики государства в области массового искусства. Под словами «народная культура» у нас давно уже понимается некий эрзац, навязываемый народу – в качестве его культуры. Забава эта старинная: еще в ХIХ веке писатель Ушинский, например, занимался адаптацией русских народных сказок: заменял в них «плохие» финалы на «хорошие» (как в сказке «Теремок»). Попутно брались и за песни; русские народные – настоящие, примерно ХII-ХIII веков – казались просветителям, опять же, слишком жестокими и натуралистичными, и их заменили на безобидные «во поле березки» и «калинки-малинки». Так «слишком народная культура» подменялась псевдонародной: власть и интеллигенция все время переверстывали, «апгрейдили» ее: одни – для внутренних российских нужд, другие – под общечеловеческие ценности. Часто – с искренним желанием сделать народ «добрее», «любезнее», «культурнее» и т. д. В советские годы принципы этой эрзац-культуры ничуть не изменились – просто в ушах у нее повисли дополнительные идеологические сережки. На службе у этой культуры состояли в советские годы целые полки ряженых – целые ансамбли песен и плясок, а также отдельные выдающиеся исполнители. Николай Басков есть в своем роде вершина эрзац-культуры – он вобрал в себя всё самое сочное от каждой эпохи «окультуривания народа». Одновременно он очень точно соответствует массовым представлениям о прекрасном. Например, принципам застольного этикета: кто поет громче, кто «дольше тянет» – тот и поет лучше. Также Басков воплотил ждановскую мечту о стирании границ между академической культурой и народной, заручившись поддержкой всех: и народа, и партии с правительством, и Монсеррат Кабалье. Как речь говорящего и письмо пишущего, так же и свойства голоса певца: сила, высота, благозвучность, подвижность, а в особенности тембр (неповторимая индивидуальная окраска) и тон (эмоционально-экспрессивная окрашенность голоса) – саморазоблачительны, они могут рассказать о человеке очень многое. Речь в данном случае не о способности брать столько-то октав, а о том, какие культурные ассоциации этот голос вызывает. Тон голоса Баскова – очень интересный материал для исследования. Первая ассоциация – с голосами теледикторов советского времени. Наум Коржавин писал, что дикторов Гостелерадио отбирали, кроме прочих критериев, по «степени задушевности в голосе». Об успехах надо было не просто говорить – нужно было петь! Создавать атмосферу непрекращающегося, струящегося информационного счастья. Эта «задушевность» в голосе у Баскова – врожденная, она заложена как бы самой природой. Этот голос словно бы учел все поправки, пожелания, требования и чаяния всех цензурных комиссий за все 70 лет советской власти. Он своего рода реинкарнация идеального советского голоса, такая, в духе Сорокина, биологическая разработка «Мистер стопроцентная задушевность». О таком свойстве многие мечтали, но никому не удавалось его достичь в чистом, беспримесном виде (по-видимому, это за гранью человеческих возможностей). Даже у самых «государственных голосов» – Кобзон, Лещенко, Зыкина – всегда было «второе дно»: подразумеваемое, нюансы, оттенки, которые они голосом умели передавать. У Баскова нет «второго дна», нет нюансов: он как-то умудряется всё петь одинаково задушевно. Кобзона за глаза обидно называли «граммофоном» (за то, что он мог петь любой репертуар: и «Мурку», и про комсомол, и про Россию, и про войну). Казалось, что Басков с его манерой не сможет быть убедителен ни в одном жанре в ХХI веке, но очень быстро выяснилось, что именно таким голосом сегодня и можно петь всё: и попсу, и патриотическое, и Онегина. Между тем это и есть – подлинный «голос новой России»: если бы я был телепатом-пришельцем из другой цивилизации, мне достаточно было бы услышать голос Баскова, чтобы понять всё про последние 15 лет существования страны. Для разрозненного и отчужденного как никогда народа самым приемлемым вариантом массового искусства является самый «кокошный», самый вымороченный, самый лубочный стиль – потому что всем пофигу, а поскольку внешние приличия соблюдаются, претензий ни у кого нет. Это все равно как нарумяненные девки лужковской Москвы, которых выгоняют в праздники с караваями символизировать «тепло столицы» – при гнетущем холоде и отчужденности самой столицы. Вот и в голосе у Баскова ничего нет «внутри», в его голосе нет души – при явном, настырном, неотступном желании внушить нам, что весь он только из «души» и состоит. Причем Басков маскирует это внутреннее бездушие каким-то чрезмерным внешним «теплом» (пафос – слишком скупое определение в данном случае: оно не передает всей прелести). У кого-то он тщательно скопировал эту «теплоту души»: то ли у советских артистов, то ли у коммивояжеров. Он как-то догадался, что именно это рекламное «тепло» и «добро» и является единственным приемлемым для сегодняшнего общества вариантом – за неимением настоящих. В его тоне слышатся и отголоски рекламы – с ее соками добрыми и богатырскими пивами, и «мы отбираем только лучшие зерна – для вас!», и «абонент не отвечает, перезвоните позднее» в мобильных телефонах… В общем, это в полной мере собирательный голос – из интонаций, манер, вообще, из всей палитры звуков 2000-х. Зато Басков наилучшим образом воплощает народное представление о певце – не об оперном или эстрадном, а вообще о Певце как о некоем былинном герое, типа Микулы Селяниновича. Он поет не потому, что не может не петь, – он поет, не задумываясь, как птица. Если он задумается, он тотчас же превратится в мерцающее облако. Впрочем, нет: он превратится, конечно же, в конфетти. В блестки. «Душевность» манеры Баскова сравнима с «душевностью» рекламных агентов. В том, как они улыбаются, нет, как говорится, «ничего личного» – это такая работа, но поскольку «душевность» у Баскова обнаруживается во всем, в каждом жесте – ее уже очень трудно отделить от самого Баскова. Можно было бы сказать – маска, но это даже не маска. Маска есть у того, кто притворяется другим, а Баскову, условно говоря, нечем притворяться. Он – всё и одновременно ничто: он растворяется во всем и поглощает всё. Искренен ли Басков как певец? Можно ответить так: он неискренен до такой степени, что его неискренность перестает быть заметной. Тон Баскова интересен и своей «дайджестивностью»: он – словно выжимка, подборка всех распространенных звуковых ассоциаций, выражающих «русскость». Для моей бабушки, например, которая живет вдали от России и которая скучает по России, – для нее Басков является единственным связующим звеном со всеми знаками русской культуры сразу. Знаком духа, знаком широты, знаком академизма, знаком некоторой народной игривости и в то же время серьезности, знаком вечной жалости и знаком беспечной радости – и все это вместе является единственным воплощением, осуществлением России. Причем России идеальной, такой, какой она предстает только на расстоянии – без заусенцев, без боли, с сахарной пудрой. Голос Баскова вобрал в себя эти знаки с такой прилежностью, довел эту «узнаваемость» до такого совершенства, что в нем не осталось ничего не то что «своего» (Басков как продукт постмодерна не имеет ничего своего по определению, он весь состоит из чужого) – в нем нет также и ничего «лишнего», никакой даже «ошибки», никакой родинки или шрамика нет. Именно это его стремление к идеальной узнаваемости и мешает ему стать полноценной оперной звездой – оперной личностью. Зато на эстраде Басков прижился очень хорошо. Он, без шуток, является идеалом для эстрады. Благодаря своим врожденным и приобретенным способностям Басков может стать главным патриотическим голосом страны – компромиссным вариантом между, допустим, Хворостовским (который слишком сложен для масс) и, скажем, группой «Любэ» (которая хороша для внутреннего пользования; а вот Баскова не стыдно и за границей показать). В эстраде, судя по всему, наступают новые 1970-е – когда даже патриотическому дискурсу нельзя отдаваться слишком, когда ничему нельзя отдаваться целиком. Басков удачнее всех подходит для этой роли: в нем есть и необходимый запас академизма, он коммуникабелен, он органично чувствует себя и в общении с народом, и с властью; наконец, он, не жалея, раздает свой голос людям – что ценилось в России всегда не меньше таланта. Присвоение ему звания народного артиста – вполне естественное продолжение традиций «культуры для народа». Петь опять будем стоя. http://www.vz.ru/columns/2009/5/14/286392.html
Jenny: Каким кто был в детстве. Christina Aguilera Angelina Jolie Nicole Kidman George Clooney Jennifer Lopez
Jenny: Madonna Ricky Martin Pamela Anderson Robbie Williams Julia Roberts
Jenny: Валентина Леонтьева: «От всей души спокойной ночи, малыши!» Телезрители всех поколений, наверное, за исключением ныне подрастающего, хорошо помнят Валентину Леонтьеву. В свое время дети, затаив дыхание, восторженно внимали тете Вале с ее «Умелыми руками», «Будильником», «Спокойной ночи, малышами!» и хитом воскресенья — «В гостях у сказки». Взрослые же радовались своим, «взрослым» сказкам — в унисон ее репортажам с Красной площади, сопереживая героям программы «От всей души»… Ее знали все. Валентину Леонтьеву по праву можно считать не только суперзвездой, живым классиком, но и подлинным экранным феноменом, имя которого навсегда вписано в историю отечественного ТВ. Однако в ее время не было принято напоказ выставлять свои эмоции, публично делиться переживаниями. И только теперь, спустя много лет, Валентина Михайловна раскрывается перед своими зрителями. http://gazeta.aif.ru/online/tv/88/tg05_01
полная версия страницы